Кира Муратова в программе «Магия кино»
(Сэм Клебанов, телеканал «Культура», 9 апреля 2005 года)
— Кира Георгиевна, у вас много наград, но вы ведь в советские времена были опальным режиссером. Что вам больше запомнилось — награды или гонения?
— Премии вообще не имеют для меня значения. А из гонений складывалась моя жизнь! Награду тебе дали — ты вышел на сцену, поклонился, сказал спасибо, принес домой, поставил на полочку и доволен, что тебе как ребенку дали игрушку-погремушку, и она у тебя стоит. Но все это так не важно и совершенно не имеет отношения к тому, что на экране. Что мне изначально нравилось в режиссуре, еще до того, как я стала этим заниматься — так это то, что ты можешь сделать некий предмет, и он живет и дышит дальше, независимо от тебя. Ты можешь убираться, а он есть и будет! Только это и важно.
— Фильм "Настройщик" — называют самым вашим доступным, зрительским и самым легким фильмом. Что привело Вас в такое легкое настроение?
— Наверное, осознание того, что невозможно жить в обществе и быть от него свободным. Мне уже надоело слышать, что в моих фильмах все непонятно, сложно и так далее. Наверное, подспудно меня, как у всякого живого организма, "грызло" желание приспособится, наконец. Желание снять что-то остросюжетное, зрительское существовало у меня давно. Мне это было необходимо для восполнения пробела в контакте между мной и публикой.
— Почему за основу своего "Настройщика", вы — режиссер, любящий говорить на современные темы, взяли мемуары следователя царской охранки, Александра Кошко. Мемуары столетней давности?
— Кошко был начальником угрозыска, великолепным сыщиком и вообще большим умницей: он был известен, как выдумщик всяких новшеств в своем деле. После революции, он попал во Францию, написал мемуары "Король сыска". Мы наткнулись на них с Женей Голубенко (автор сценария — ред.), когда искали что-то остросюжетное для моей следующей работы; прочитали эту книжку. Во-первых, она замечательно написана, там много занимательных интересных криминальных историй, но большинство из них тонут в прошлом. Но нам так понравились две истории про мошенников, что мы стали думать, как их перенести в современность, переделать, взяв за основу только сюжет.
— А не было желания оставить историю в своем времени, в прошлом. Как это замечательно делает, например, Борис Акунин?
— Нет! Это же свойство натуры, мне это не свойственно! И потом — то, что Акунин пишет про Фандорина — всегда замечательно! Но то, что у него получается на современном материале — мне не интересно! Не нравится. Он человек, который любит и может стилизовать то время, именно это у него получается. Мне же всегда была близка именно современность. Я лишь раз обращалась к ретро, когда снимала "Дети подземелья", и то эту картину я делала под давлением, чтобы впредь избежать идеологических нападок.
Отчасти мое желание снимать современность, продиктовано моей леностью. Погружаться в ретро, изучать какие- то свойственные тому времени детали — не для меня. Чем хороша современность? Ты из-за кадра можешь внести все, что находится вокруг. И все эти мелочи продолжают жить уже у тебя в кадре.
— После того, как появился Ваш фильм "Второстепенные люди", все последующие ваши картины — и "Чеховские мотивы" и теперь "Настройщик" как будто продолжают тему "второстепенных людей". Все ваши герои — "второстепенные люди"?
— Да. Я даже сначала "Настройщика" хотела назвать "Второстепенные люди 2". Хотя мне не нравятся такие названия — "один", "два", они через некоторое время забываются. Поэтому назвала картину "Настройщик". Для меня все мои герои — маленькие люди, которые живут маленькой тихой, провинциальной жизнью со своими не грандиозными обманами, с мягкими, извилистыми сюжетами, переплетениями и т.д. У этого фильма большой электорат, как говорят — он о тех людях и для тех людей, которые не так уж много думают о высокой политике, большой экономике, больших богатствах. Они живут в своем крохотном мирке, в своих четырех стеночках. И для них гораздо важнее не то, что произошло в большом мире, а то, что здесь, в их мирке кто-то вышел замуж, кто-то обманул, кто-то умер.... Это такой маленький мир, который, на самом деле, очень большой.
— Если вспомнить ваши недавние картины — тех же "Второстепенных людей" или "Три истории" — вы работали с цветом и это были яркие, запоминающиеся фильмы. Но после "Второстепенных людей" вы снова вернулись к столь любимому вами черно-белому изображению. Чем вас так привлекает черно-белая эстетика?
— Во-первых, моим глазам просто приятнее смотреть на черно-белое изображение. Как только я вижу по телевизору черно-белое кино, я обязательно в него "впиваюсь" и хоть немного, да посмотрю. А цвет меня раздражает. Когда мне приходится работать с цветом, я понимаю, что я над ним не властна. В том смысле, что я не обладаю даром оператора — не могу правильно поставить свет, и иногда понимаю результат только когда вижу его на пленке, на экране. Во-первых, черно-белое кино обладает странной особенностью, как и черно-белая фотография. В черно-белом кино дешевку гораздо легче выдать за дорогую вещь. А если вы стекляшку снимете в цвете, она и будет выглядеть сомнительной стекляшкой. Например, когда смотришь какие-нибудь американские "Клеопатры", все время не покидает ощущение, что все во что они одеты, и что на них надето — все это — фальшивка, мишура. А в черно-белом кино все выглядит гораздо дороже и в производстве обходится гораздо дешевле. Я уже не говорю о том, что в черно-белом кино больше искусства. Потому что в нем больше условности. А я считаю, что там, где больше условности, там и искусства больше.
— А насколько для вас важна условность в актерской игре? Вы так часто блестяще сталкиваете в своих картинах профессиональных актеров с непрофессионалами?
— Сочетание актеров и не актеров всегда высекает какую-то живую искру, вы удивитесь, но при таком сотрудничестве из профессионального актера "вытаскивается" человек. Актер начинает обижаться, что его снимают с непрофессионалами, и это бывает любопытно и значимо для самой работы. Например, бывают моменты, когда "заслуженные" и "народные" подходят ко мне и говорят: "Почему я должен репетировать с этим человеком, которого ты пригласила с улицы? Репетируй с ним сама!". Я настаиваю на своем, и из этого контакта высекается нечто — "рождается ребеночек".
А что касается непрофессионалов.... Мне кажется, в них много жизни. Кроме того, они не замучены актерством в плане конкуренции, театра, занятости, наконец, у них нет смысла в борьбе за существование, за роль, они как-то легче ко всему этому относятся — есть роль — сыграл; нет роли, не взяли — переживу. А таланта у непрофессионалов ничуть не меньше, чем у профессионалов. Может ему и не дано сыграть одинаково блестяще и Гамлета, и сапожника — зато он может так сыграть пьяницу, что всем даст фору. А профессионал может сыграть и то, и другое и третье, и двадцать пятое. Но, я допускаю, что он будет не столь органичен, как непрофессионал.
— "Настройщик" — фильм довольно длинный — идет больше 2,5 часов. И помимо детективного сюжета, там много лирических и абсурдистских отступлений, деталей. Продюсеры не настаивали, чтобы вы привели картину в более привычный формат?
— Настаивали. Я прислушиваюсь к подобного рода советам, но только прислушиваюсь. Хотя довольно много вырезаю. Из "Настройщика" довольно много "выпало", я храню материал и очень о нем сожалею. Я неоднократно предлагала продюсерам сделать телевариант. Но что-то не получилось.
— Наверное, это мучительный процесс — "резать" собственное творение?
— Нет, не мучительный, творческий, потому что становится лучше. Я очень быстро снимаю. А монтирую невероятно долго. Так устроена моя психика. Сокращения или переделки — только в таком постепенном процессе происходят. И тогда остается то, что ты хочешь. Это не мучительно. Это интересно. Это и есть монтаж, который я люблю вообще больше всего на свете.
© 2004-2024, Kira-Muratova.narod.ru
При использовании материалов ссылка на сайт обязательна