Кира Муратова: “Герман шутил “Когда-нибудь Одессу переименуют в Муратовку”
(Анна Школьная, Сегодня.ua, 7 июля 2014 года)Известный украинский режиссер в эксклюзивном интервью «Сегодня» рассказала, почему больше не хочет снимать кино, за работой каких современных режиссеров следит, о памятнике в свою честь и о том, как мало хвалила Богдана Ступку на съемках
Накануне разговора с Кирой Георгиевной я не спала всю ночь: уговорить хотя бы на получасовое общение живую легенду нашего времени было предельно сложно. В ход шли и просьбы, и аргументы вроде «я выросла на ваших фильмах», и заверения в том, что я всего пару дней проведу в Одессе. «Это просто случайность, что я согласилась вам дать интервью. Ваша настойчивость меня поистине удивила, если не сказать больше», — сказала Муратова на пороге своей одесской квартиры, встречая меня вместе с мужем и соавтором — художником и сценаристом Евгением Голубенко.
— Кира Георгиевна, в вашем фильме «Вечное возвращение» постоянно повторяются диалоги разных героев. Вы сами позволяете себе повторяться?
— Да, я во всем повторяюсь. По-моему, как и все, кто думает иногда, что творит что-то новое. А вообще я довольна тем, что я делаю. И наверное, мои фильмы нравятся больше мне, чем другим зрителям (смеется). У меня вообще есть абстрактная мечта: сделать немое кино. Это то, что для меня абсолютно недостижимо, ведь в моих фильмах всегда очень много разговаривают.
— Накануне интервью вы меня предупредили, что политические вопросы обсуждать не хотите.
— Ради Бога! Говорите, о чем хотите, если я на что-то не захочу отвечать, я вам об этом скажу прямо.
— Хорошо. Как вы думаете, имеют ли режиссеры право уже сейчас снимать игровое кино о Евромайдане?
— Если хорошее кино, то почему бы и нет? Хотя, конечно, времени прошло еще совсем мало, раны не зажили, и более того, война ведь еще не закончилась. Хотя мне кажется, что она никогда не закончится... Лично я никогда бы не сняла кино об этих событиях. Окопы, взрывы, войну я не буду снимать никогда, потому что я просто никогда не участвовала сама в этом. Обычно я снимаю то, что могу хотя бы параллельно своей жизни представить, или подобного рода вещи могли со мной случаться. А война... Даже у тех, кто в ней участвовал, не всегда получается... Я очень любила Майдан, его первую половину, когда еще не стреляли и не убивали людей, а был просто мирный протест. А потом, когда началось то, что бывает обычно во всех революциях, мне стало противно. Сейчас мне вообще все омерзительно и ужасно. Я считаю, что территории не имеют такого уж значения, чтобы из-за них убивали людей — лучше отдать все. Я понимаю, что в ответ мне будут говорить, да и говорят уже: «А что, ты хочешь, чтобы к тебе пришли домой и все забрали, а может еще и побили или прибили вообще?» Не знаю, я просто не хочу, чтобы люди и дальше умирали.
— Вопрос риторический, но все же. Как вы думаете, чем все это закончится?
— У меня нет никакого мнения. Я просто думаю, что это очень долго еще будет длиться. А те, кто это затеял, совсем уж подло поступили. Затеяла это все Россия с моей точки зрения, конкретно лично Путин. Хотя, не только он... Наверное, как русскоязычный режиссер я должна была иметь другое мнение, но оно такое, какое есть.
— Среди ваших коллег и друзей в России есть те, кто имеет абсолютно противоположную точку зрения. Пытались ли говорить с ними на политические темы? Переубеждать в чем-то?
— Несмотря на то, что у меня много коллег в России, мы плотно не общаемся. Да, многие из очень близких мне людей имеют другую точку зрения. И я тоже принимаю их позицию. Единственное, чего я никогда не смогу принять, так это убийства. Есть люди, которые просто любят убивать. Они садисты. Но когда начинается что-то подобное тому, что сейчас происходит в нашей стране, они себя называют уже защитниками родины. А в них садизм заложен природой, они наемники садизма при любой идее.
Что касается разных политических взглядов моих коллег, то они не влияют на решение работать или не работать вместе. Я не собираюсь пока ничего снимать и думаю, уже не соберусь... Почему? Да здоровье плохое, а моя профессия связана с тяжелыми физическими условиями. Конечно, если бы я была миллионершей и снимала кино, когда хотела, то я бы снимала всегда. Но каких-то богачей, которые бы пришли и сказали: «Делай как хочешь, снимай, сколько хочешь», рядом со мною никогда не было и нет. Наверное, им не интересно кино в принципе, и, в частности, мои идеи. Хотя бывает, случаются исключения. По слухам, Чубайс создавал условия и давал деньги Алексею Герману, чтобы он снимал «Трудно быть богом».
— Хотя в титрах была написана благодарность Михаилу Прохорову (включается в разговор Евгений Иванович. — Авт.)
— Я не знаю, кто такой Прохоров, и понравился мне этот фильм или нет, отношения к делу не имеет. Но пока говорили, что это Чубайс во всем помогает, я думала: «Вот как замечательно, что есть хотя бы один такой случай!». И я прощала Чубайсу все грехи, в которых его обвиняли, только за то, что он так любит искусство. Мне часто задают глупый вопрос: «Как вы относитесь к деньгам?», на который я всегда отвечаю: «Я к ним отношусь замечательно» (смеется). Деньги любят все, потому что это то абстрактное значение всего того, что ты можешь получить в этой жизни. Я люблю деньги, но не больше всего. Больше всего в жизни я люблю снимать. Да, есть много богатых людей, которые любят искусство, но увы, не больше, чем свои деньги. Предпоследние два, а то и три фильма меня, по правде, сокрушили. Хотя условия на съемках были вполне терпимыми...
Е. Г.: — Ну какие ж они терпимые? Если «Мелодию для шарманки» снимали при минус 30 зимней ночью в неотапливаемом театре.
— Было все, конечно. Так что сейчас я даже мыслей не имею, чтобы что-то еще снимать. Хотя изначально я довольно-таки оптимистическая натура. Во всем плохом я всегда ищу хорошее.
— Какой этап в работе над картиной у вас самый любимый?
— Монтаж и съемка мне нравятся больше всего на свете. Монтаж даже больше, хотя он и не требует больших физических усилий. Там только сидишь в комнате и наслаждаешься ходом мыслей.
— Откуда приходит первый импульс для будущего фильма? Во время съемок предыдущей картины?
— Нет. Когда я работаю над картиной, то полностью погружаюсь в нее. И ни о чем другом думать не могу. Это одна из особых прелестей, которая загораживает от тебя все ужасы мира. Я как ребенок, который видит перед собой погремушку и наслаждается только ею.
— Вы часто пересматриваете свои фильмы?
— Очень редко, но если случайно увижу по телевизору, то уже не переключаю. Сама на диске могу пересмотреть только по нужде — когда мне надо представлять где-то свою картину, а я уже даже не помню, в каком году она была снята, что происходило на съемках. Но когда только заканчиваешь работу над фильмом, ты еще долгое время не можешь от него отвязаться. Фильм становится просто приставучим, ты хочешь пересмотреть какую-то сцену — почему так, мне неведомо. Тебе становится пусто на душе и ты начинаешь свой труд снова и снова пересматривать.
— Вы расстраиваетесь, когда работа над фильмом завершена?
— Наоборот, я очень радуюсь. Хотя и приходит опустошение, а вместе с ним и самолюбование. Желания переснять какую-то сцену у меня почти никогда не возникает, разве что сделать ее покороче. Признаюсь, иногда мне бы хотелось делать короткие фильмы.
— За работой других современных режиссеров вы следите?
— Конечно, я очень люблю смотреть чужое кино. Я вообще в этом плане всеядный зритель. Но ввиду того, что память уже мне не служит достаточно правильно, многие авторы сейчас могут быть забыты мной, увы. Из современных, злободневных, сиюминутных мне нравятся документальные фильмы Сергея Лозницы. Еще я люблю Сокурова, но не последнюю его картину «Фауст». Хотя несмотря на нее я считаю его гениальным режиссером. Что касается Алексея Германа, то я люблю один его фильм — «Мой друг Иван Лапшин», а все остальные мне безразличны. Из иностранных режиссеров я просто влюблена в Михаэля Ханеке. Его фильм «Любовь» идеален по простоте используемых средств искусства. Это поистине библейское великое проникновение в простую человеческую жизнь. Он замечательный режиссер, хотя опять же — не все его фильмы лично мне нужны.
— А сериалы по ТВ вы смотрите? В прошлом телесезоне, к примеру, нашумевшую «Оттепель» Валерия Тодоровского видели?
— Редко на что-то стоящее попадаю. А про «Оттепель» Хуциев (российский режиссер — Авт.) правильно сказал, что Тодоровский ошибся, дав фильму такое название. Это нормальный профессиональный качественный сериальчик. Песня еще в конце хорошая играла. Вообще Тодоровский талантливый человек — в большей или меньшей степени.
— Как вы думаете, он сможет когда-нибудь превзойти своего отца Петра Ефимовича?
— Он другой совсем. И вообще: разве старший Тодоровский такой уж недостижимый? Мне вообще Валера нравится больше, чем Петя. Его фильм «Стиляги» очень хорош. Кроме того, Валера каждый раз делает что-то разное, поэтому что-то, да понравится. А у старшего Тодоровского была склонность всегда только к военной тематике.
— Современные комедии вы смотрите?
— Честно говоря, сейчас ничего не приходит в голову. Да и нельзя про все на свете иметь мнение, даже о том, что от тебя далеко. Когда на что-то подобное мы вместе с Женей попадаем, то понимаем, что у нас нет совпадения с этим юмором: они шутят в большей степени над тем, что понятно только молодежи. А вообще по телевизору я чаще всего смотрю новости и программы про животных.
— В ваших фильмах часто снимаются непрофессиональные актеры...
— Я очень люблю одесских, в особенности непрофессиональных актеров, которые именно у меня на площадке становятся профессионалами. И я сожалею о том, что другие режиссеры им не уделяют достаточного внимания и не снимают в своих картинах.
— Есть ли в этом списке Наталья Бузько, которая неоднократно играла в ваших фильмах?
— Наталья Бузько все-таки была мимом до тех пор, пока не стала сниматься в кино. Поэтому непрофессионалом ее назвать нельзя. Но вместе с тем она пугалась словесной роли — от природы ей не был свойственен поставленный голос. Поэтому когда она играла главную роль во «Второстепенных людях», мы даже нанимали ей педагога, который занимался с ней техникой речи. А вообще она очень серьезная актриса и многого достигла именно благодаря своему труду. Жаль, что другие режиссеры этого почему-то не видят.
— Ваши фильмы переполнены чудаками и людьми не от мира сего. Начинает казаться, что мир только из них и состоит.
— Вообще, как и многих режиссеров, меня интересуют характеры человеческие. Люди в принципе своем интересны и занятны, пока они не становятся отвратительными и навязчивыми. Есть совсем люди с улицы, которые стали для меня кумирами. Это Леня Кушнир из «Астенического синдрома», Володя Карасев из «Перемены участи». Они стали актерами, потому что они актеры по природе своей. Я не то чтобы хотела, чтобы они снимались у других режиссеров везде и всегда, но мне было бы приятно увидеть их в каком-то неожиданном, другом образе. Это я говорю о психически нормальных актерах. А у меня ведь часто снимается много чудаков, которые уже находятся на грани клиентов психиатра. Раньше еще я всегда размышляла, почему это психи так ко мне льнут. Я, что ль, тоже псих? Да нет вроде. Но потом решила для себя, что я — психиатр, и они ко мне тянутся, как к доктору. А я к ним тянусь, соответственно, как психиатр к психам. Есть много психов, которые у меня снимаются по два-три раза. Безумие и искусство имеют, как мне кажется, много соприкосновений. Ни для кого не секрет, что многие актеры, да и другие люди искусства, сходили с ума. Поэтому, наверное эти чудики иногда в определенных случаях и бывают очень талантливыми актерами. Хотя, бывает, они настолько безумны, что их состояние становится помехой в работе. Они погружаются в свое безумие и хотят активно участвовать в твоей жизни.
Е. Г.: — Они не чувствуют грань между съемкой или после нее.
— Кстати, почти все, даже нормальные актеры, этой грани не чувствуют, но они хотя бы могут себя обуздать. Режиссер же, и не только я одна, холодного разума человек. Когда закончилась работа, я говорю «До свидания». Я не хочу больше с тобой пить чай, слушать твои анекдоты. Иногда я себя просто заставляю это делать, а иногда думаю: «Боже, ну отстань от меня наконец-то, мы уже не работаем!». А они продолжают хотеть быть рядом и ничего с этим не поделаешь.
— А каким был Богдан Сильвестрович Ступка, когда снимался у вас в фильме «Два в одном»?
— Ой, ну это же суперактер, профессионал в высшей степени таланта. Он всегда мог себя рационально направить, поэтому о нем точно нельзя сказать, какой он в работе. Он был таким, какой была его роль. А если в нем что-то человеческое всколыхалось, он всегда ощущал разумом реакцию окружающих и соотношения вещей в целом. Он всегда мог правильно направить себя или обуздать. Но, наверное, как все актеры, он бывал немножко обидчивым, хотел, чтобы его хвалили каждый раз. А мне не очень свойственно после каждой отснятой сцены говорить: «Это было безупречно, вы гениальны!». Такое я делаю только с непрофессионалами, которые чувствуют свою незащищенность. Как я потом выяснила, прочтя его интервью, оказывается, он считал, что я его недостаточно хвалила. Я, правда, не знала, что ему это важно — если бы я знала, то конечно бы, шла навстречу и хвалила его каждый раз. Но даже без моих хвалебных слов он играл замечательно.
— Сейчас очень модно устанавливать памятники ныне живущим актерам и режиссерам. Как бы вы отнеслись к тому, если бы в Одессе появился памятник в вашу честь?
— Глупости все это. Помню, на похожую тему шутил Алексей Герман-старший — он же был очень остроумным человеком. Так вот, он говорил: «Придет, Кира, такое время, и Одессу переименуют в Муратовку. И будут говорить: «Муратовские обкомовцы проворовались». Вот и вся твоя слава будет!». В то время это было очень остроумно (улыбается).
— Не могу не спросить о кошках, которые неоднократно появляются в ваших фильмах. Вы свою малышку Сашу снимаете?
— Да вы что! Животных своих в кино снимать? Это ж с ума можно сойти. А эту вообще с места не сдвинешь — она только и делает, что спит. Тем более, вдруг она еще убежит куда-нибудь. Нет уж, извольте!
© 2004-2023, Kira-Muratova.narod.ru
При использовании материалов ссылка на сайт обязательна