Живой театр Киры Муратовой
(Лариса Малюкова, Новая газета, 1 октября 2007 года) |
| Кира Муратова и Евгений Голубенко |
В конце сентября на экраны России очень скромным тиражом вышла новая картина Киры Муратовой «Два в одном», награжденная «Никой» как лучший фильм стран СНГ и Балтики. В разговоре принимают участие Кира Муратова и Евгений Голубенко — соавтор режиссера (он написал сценарий первой новеллы) и художник фильма.
— Ваши последние фильмы, с одной стороны — «жизненные истории», с другой — фантасмагорические потоки. В «Два в одном» условность, словно двери бесконечной анфилады, медленно втягивает зрителя. Экран, театральная рампа, события внутри спектакля, которые уже снова… почти реальность… в которой действуют актеры и рабочие сцены… Это какой-то лабиринт…
Кира Муратова: Да нет, мне кажется, это характер действия — и только. Я же не так сильно условна по сравнению, скажем, с условностями черно-белого кино, которое, с одной стороны, более условно. А с другой — документально. Странный парадокс, да?
— Но при этом вы подчеркиваете театральную, почти китчевую искусственность действия, не возвращаясь в черно-белое кино (черно-белыми были ранние картины, «Чеховские мотивы»).
Евгений Голубенко: Это настолько дорого! Плюс ловушка с проявкой. Если будем сильно настаивать, может, и пойдут нам навстречу. Согласятся. Но снятого материала мы не увидим.
Кира Муратова: Лаборатория постоянно работает на цветной пленке. Поэтому она должна остановиться, перестроиться ради нашего материала. Они не станут…
— Как время, жизнь вокруг влияют на стилистику кино? «Астенический синдром» — мощный выплеск эпохи 90-х, фильм справедливо назвали «диагнозом времени». Теперь картины другие по интонации, жанру, стилистике.
Кира Муратова: Конечно, все меняется. Человек меняется. И время вокруг, и кино…
Евгений Голубенко: К моменту съемок «Астенического синдрома» было ощущение сжатой пружины. Бесконечных запретов и табу на какие-то проявления действительности — острые, жесткие, прямые, грубые…
Кира Муратова: Конечно, перестройка разрешила все. И появилась чернуха так называемая. Все, что не разрешали никогда, все это и назвали чернухой. Стало можно все — только сумей.
Евгений Голубенко: Но потом интерес к этим темам не исчерпался.
(Мы пьем чай в кафе. В какой-то момент чайник раскалывается. Евгений нерешительно предлагает: «Может, возьмем осколки… на коллажик?». Кира Георгиевна идею с ходу отвергает: «У нас что, стекла битого мало?».)
— Самое интересное в картине «Два в одном» — невидимый водораздел между театром и действительностью, между «понарошку» и «взаправду». Вот предметный театральный мир. То ли лес, то ли сад. И в центре декорации актер, висящий не понарошку. Живая птица, и рядом макет лошади… Картины обнаженных и голая реквизитор Фаня…
Кира Муратова: Это такая пикантность, что ли. Пикантность означает — «острота». Соединение разных фактур. Даже звуковых. Живого и неживого. Нарочитого актерства и так называемого кино. А потом еще кино и жизни. Что такое жизнь? Вроде приходят в жизнь, а жизнь-то эта — чистое кино. И отсюда не выпрыгнешь.
— Но актер умер по-настоящему…
Кира Муратова: Ну, умер-то по-настоящему.
— В этом самоигральном потоке, когда мобильник звонит из герцогского кармана трупа, уже трудно различать сыгранное и пережитое.
Кира Муратова: Так срасталось. Это соединение фактур, имеющее в основе эклектическое начало, вообще мне свойственно. Люблю эклектику. Я не то чтобы против чистого стиля. Но эклектика интереснее. Думаю, это идет от недостаточно раннего эстетического воспитания. Когда я уже сформировалась, тогда начала эстетически воспитываться. Это не было мне вдолблено с пеленок. Вот так можно, а так — ни-ни. Здесь очень высокий жанр, а здесь — низкий. Все это не было для меня железным. И когда я открывала эти правила и установления, уже подвергала их какому-то насмешливому сомнению. А почему это обязательно так? Но порой человек свою необразованность сознательно или несознательно может выдать за новую аксиому. Эклектическую: «Ну вот, а я так думаю. Так вижу».
А как это на самом деле? Когда мы снимали «Перемену участи» по мотивам «Записки» Моэма, поставила я себе так: «Не люблю изучать что-либо, не буду осваивать и усваивать Среднюю Азию, чтобы потом эти правила копировать. Хочу все это смешать… Будет туристический взгляд. Да-да. Туристический. Необразованный. Но любовный».
Евгений Голубенко: Вообще-то с тем фильмом все было обречено заведомо… Мы должны были снимать Сингапур в Одессе. Понимаете? Какая это была бы фанера. Поэтому поехали в Среднюю Азию. А там… там уже придирались узбеки: «А почему у вас таджичка в прислуге? Этого не может быть».
Кира Муратова: Да нет, Женя, то были придирки другого рода. Им все время казалось, что в фильме колониальный взгляд. А это не колониальный, а туристический взгляд. Такого среднестатистического необразованного туриста. «Ах, как красиво! Как хорошо! Ах, птичка!» Восторженный и невежественный взгляд.
— Ваши картины позволяют, если не провоцируют, самые неожиданные варианты прочтений. Наверное, оттого, что в них, кроме жесткого каркаса, всегда есть воздух, внутренняя пластичность… Я читала сценарий «Два в одном» в «Искусстве кино»… Мне показалось на экране, что он стал еще острее.
Кира Муратова: Кино же все время развивается, пока снимается, монтируется, озвучивается. Все время что-то всячески меняется, добавляется и перестраивается с каждым возникающим элементом. А потом еще и музыка…
— Эта фортепианная тема в начале, когда камера движется сквозь лес, «высаженный» на сцене.
Кира Муратова: Это танго Сильвес-трова. Оно же и на титрах. Эта тема сочетается с музыкой Пуччини. Иногда буквально по фразам. Скажем, во время встречи героев на лестнице… Получается такой коллаж. Он (Ступка) смотрит вверх. Она (Литвинова) убегает. В некоторых точках этот внутренний «диалог» получается гладко и органично. Но это делается уже на монтаже и на перезаписи. А в режиссерском сценарии — как это услышишь?
— Но и актеры тоже что-то привносили? Стоит только представить себе пламенный темперамент Ступки…
Кира Муратова: В смысле ритма, конечно, но он же не топает там ногами. А в смысле слов. Можно повспоминать…
Евгений Голубенко: На съемочной площадке было вот что. Когда начали снимать дуэт Ренаты и Богдана Ступки, она гораздо быстрее захмелела, чем это предполагалось…
Кира Муратова: Да не она захмелела. Да нет же, Женя. Я ей сказала: «Вы должны сразу пьянеть и хохотать от начала до конца». Она тотчас же легко вздохнула.
Евгений Голубенко: Там же было ощущение такое странное, что это слишком быстро происходит…
Кира Муратова: Да, быстро. Так и нужно было. Это не было записано. Но я ей сказала, как играть, и она сразу поняла. Это ей помогало очень. Не быстро захмелела, а мгновенно…
Евгений Голубенко: Я говорю, что в тексте этого нет.
Кира Муратова: Там это есть в тексте. Может, не написано, что с первого глотка. Написано «и впредь до конца она будет абсолютно пьяной».
— Облако хмеля витает над героями. Но по сюжету они же — актеры, которые на сцене, разыгрывают спектакль перед публикой. А кинозритель уже об этом забыл, он видит изломанный, сложно завязанный треугольник из трех одиноких линий: двух женских и одной мужской. Это по сюжету они такие хорошие театральные актеры, что вы вынудили меня забыть о сцене?
Кира Муратова: Я так не считаю. Дальше идет постепенный переход в реальность. Я не считаю, что они дальше играют актеров. Стоит ли повторять, что все искусство вообще имеет ту или иную степень условности. Называй это как хочешь… Но эта условность постепенно отрывается, буквально как пуповина. Вот Ведущий. И как бы реальность квартиры. Из окна герой видит девочку с собакой — на сцене. Но тут же она монтируется сама с собой — уже на улице. И опять идет кусок кино, которое в данном случае мы называем жизнью. Хотя и это условно. Затем опять Ведущий выходит на сцену. И говорит про героя, что он был такой-сякой и одинокий какой. Герой выпил рюмку водки… На сцене. И опять-таки встречается с той же девочкой, опять-таки — с той же с собакой на улице: «Добрый вечер». То есть постепенно такими рывками отрываемся от театра. И вот… Оторвалось. Потом опять прилепилось… потянулось. И окончательно оторвалось. Чтобы был плавный, мягкий переход. Чтобы смотрящему сознанию казалось: это все я так хочу, а не они меня заставляют.
— Ближе к финалу зритель совершенно забывает о театральной подоплеке происходящего…
Кира Муратова: У Жени в сценарии было так. «Монтировщики ставят декорацию к спектаклю. Спектакль не показывается. Монтировщики разбирают декорацию». Да?.. Первая версия этой пьесы про монтировщиков. Так она и называлась. Нас, монтировщиков, не интересуют актеры и их спектакли. У нас свои страсти, интриги, убийства. Поставили декорации — разобрали… А потом педалирование этой темы стало мне казаться излишним.
Бывает, кто-то строит свой фильм, сразу спрыгивая с трамплина, точнее, сталкивая с него зрителя. С первых кадров тебя начинают молотить по голове: «Не успел? Ничего. Это твое дело. Догоняй». Иногда это получается. Некоторое время злишься даже. Потом тебя увлекает, ты втягиваешься. Но я больше люблю, когда — ну как, знаете, фокусник делает такие пасы руками, вот… еще шариком помотает — сосредотачивает твое внимание на какой-то ерунде. Словно ты уплываешь. Постепенно начинается что-то другое. Тебя то отвлекают, то тянут туда… и зритель, замерев, ждет. Чтобы беззлобно вначале тебя втянули, а потом уже началось насилие…
Не думаю, что есть какие-то общие правила. Есть правило — выстроить свой ритм. Еще правило утомляемости. Долго шумим, надо тишину дать. Длинную паузу. Долго смотрим в темноте, надо выйти на свет. И наоборот. Это правило… просто зрения. Восприятия. Надо дать вздохнуть зрителю. Как-то дать ему возможность размяться, расслабиться.
— В этом фильме много актеров из разных картин Муратовой: Литвинова, Бузько, Русланова, Свенская, некоторые непрофессиональные исполнители. Вам важно, чтобы любимые исполнители участвовали в работе, хотя бы в групповке, как Русланова?
Кира Муратова: Да, они мне привычные… Но в какой-то момент могут и исчерпаться. Надоесть на время или навсегда. Это не значит, что актер кончился. Просто ваш диалог исчерпался, тебе из него ничего не выжать….
— На площадке и на экране высекается искра между профессионалами и непрофессионалами…
Кира Муратова: Да, это самое продуктивное…
— Сегодня это модно — сталкивать профи с дилетантами, но не у всех это получается…
Кира Муратова: Надо попробовать… Что значит — не получается? Хотя кого-то это шокирует.
Евгений Голубенко: Я просто пример приведу. Вот среди наших двух «монтировщиков» — есть один — Трухин, довольно трудно контролируемый в жизни. Этот — помните? — который картину несет? Мы с ним, конечно, носимся. Он не концентрируется долго. Но малый интересный, занятный, непредсказуемый. А Ступка — мастер высшего пилотажа, концентрируется мгновенно. Когда он увидел, сколько мы возимся, сказал не без зависти: «Хочу быть Трухиным».
Кира Муратова: Может, он так сказал не только поэтому. А позавидовал этой животной, легкой натуре существования непрофессионала. Богдану Сильвестровичу кажется, что он чересчур переживает, мучается, зажимает.
— А мне показалось, в этой роли он предельно органичен, будто все время импровизирует.
Кира Муратова: Конечно. Импровизация — это быстрое думание…
— А правда, что Рената Литвинова реально сломала руку? Пришлось надевать гипс. Это не художественный прием, а вынужденная мера?
Евгений Голубенко: А разве на экране это стало приемом?
Кира Муратова: В актере ищешь человека: что он умеет. Этот умеет петь, этот чечетку бить, этот руку сломал. Потом решаешь: стоит ли использовать все эти штрихи для персонажа…
Евгений Голубенко: Есть вещи, которые не придумаешь, сколько ни думай. Все эти случайности пересекаются в одну общую закономерность, которая впоследствии и становится фильмом…
© 2004-2024, Kira-Muratova.narod.ru
При использовании материалов ссылка на сайт обязательна