«Я не люблю возражать талантливым людям»
(Наталья Ртищева, Родная газета, 1 февраля 2011 года)Кинорежиссер Кира Муратова живет в Одессе вдали от суеты. Она редко приезжает в Москву. На последний Московский международный кинофестиваль, где с успехом в конкурсе прошел ее последний фильм «Мелодия для шарманки», она не приехала вовсе. На Международный фестиваль авторского кино «2 in 1» приехала, но почему-то отказалась стать председателем жюри. Странная женщина. Ее главное увлечение – творчество, и она не собирается менять его на суету. Поэтому у Муратовой и столько наград – «Ника» за «Увлеченья», «Настройщик» и «Два в одном», «Серебряный медведь» Берлинского МКФ и «Леопарда» фестиваля в Локарно. Мы увидели ее впервые в фильме «Короткие встречи» в 1967 году, и с тех пор короткие встречи с великим мастером становятся радостью.
– Кира Георгиевна, как вы работаете с актерами? Даже самые знаменитые открываются в ваших фильмах с неожиданной стороны.
– Если актеры не делают что-то мне противоположное, я стараюсь им не мешать. И профессиональные, и непрофессиональные актеры – они как воздух, как собака. Человек, как птица, таит что-то свое, индивидуальное, чего ты не знаешь. Если я скажу, что хочу от него по Станиславскому, он будет стараться тебе угодить. Тогда он то, что в нем самое интересное, подожмет и уберет. А так я жду, чтобы он сделал для меня сюрприз, что-то неожиданное, абсолютно свойственное только ему.
– Почему вы снимаете актеров и неактеров?
– Мне нравится, когда ко мне приходит человек и преподносит мне артистический сюрприз. Поэтому я очень люблю снимать комбинированно актеров с неактерами. Актеры мешают неактерам. Они начинают топорщиться, негодуют, что прошли такую школу, а тут кто-то с улицы на равной ноге с ними будет делать что-то в искусстве. А это хорошо, что они топорщатся. С них, как мозоли, снимается защита на нервах, и в них раскрывается, помимо их профессионализма, такое биологически человеческое. Я рада, что кто-то из моих актеров – неактеров называет меня своей визитной карточкой. Они не являются кинозвездами, но они для меня мои звезды.
– Интересно, как вы сердитесь?
– Из массовки на кого-то могу рассердиться, если герой не вписывается, мешает, но проявляет гонор. Я могу сказать: «Уйдите, пожалуйста, я не могу с вами сосуществовать». На Нину Русланову я часто сердилась. Она любит всех разозлить. Она волнуется. Ей кажется, что она это не сыграет, у нее это не получится. Всегда получалось, а в этот раз не получится. И ей, чтобы возгореться, нужно избрать жертву. Гримера, ассистентку какую-нибудь несчастную. Она выступает как палач по отношению к своей жертве, а жертва ее заряжает. Она придирается только для того, чтобы себя возбудить. И взлететь как ракета. Иногда она это перекидывала и на меня. И меня она ужасно, конечно, доводила. Некоторое время ее не стали снимать. Она слишком раздражала. Все стали ее бояться. Это не только ей свойственно. У некоторых актрис – это рождение образа. Это иногда бывает похоже на роды. С криками, с истериками, с болью. И рождается ребеночек. Они иногда рождают свое дитя. У нее доходит до таких… В одном нашем фильме она обвиняла нашу гримершу. Она же очень умная, Нина Русланова, поэтому в этом процессе актеры глупеют, они как бы становятся детьми – на спинку падают, сучат ножками, ограниченность такая наступает. У нее появляются маниакальные идеи. Русланова говорила: «Эта гримерша мне капает в глаза какие-то ядовитые капли, она хочет меня ослепить!» Вот такие актерские странности. Это интересно, любопытно. По ней можно диссертацию защищать, настолько она ярко выражает актерские стороны профессии. Во многих актерах они скрытые, они умеют это загнать внутрь себя, она – нет. Но во второй половине своей карьеры она взяла себя в руки и стала сдерживаться.
– Вы испытываете раздражение, читая критику?
– Ну, а как же! Я же живая! Мне очень нравится читать статьи, не общаясь с критиками. Что думают люди? А я присутствую – не присутствую. Я не люблю критиков, которые просто хвалят. Мне одинаково, что хвалят, что ругают. Я не люблю, когда слишком долго. Славословие должно быть коротким. Мне хочется, чтобы и ругали кратко, и хвалили кратко.
– Где вы нашли детей для фильма «Мелодия для шарманки»?
– Я живу в Одессе, снимаю в Одессе. Одесса – достаточно большой город. Не может быть, чтобы в Одессе при таком количестве населения не нашлось подходящих детей. И начинается обычный, стандартный поиск – объявления в газете, на радио, ходят по школам. Масса талантливых детей, просто они не подходят на эти роли. Есть дети очень талантливые, но очень чувствительные, или очень болезненные, или очень нервные. Они не выдержали бы съемку. Съемка – это очень болезненный процесс, а для детей особенно. Ты иногда отказываешься от понравившихся тебе кандидатур, потому что думаешь: «Он не выдержит, он через час уже будет спать, падать». Вообще дети – это замечательные актеры. Они очень серьезно относятся к тому, что мы делаем. Профессиональных актеров жизнь часто опошляет. Они должны спешить куда-то на телевидение: «Ну, это одна из моих ролей, в конце концов»… А дети – они актеры этого момента. Даже непрофессионалы на это время становятся актерами. Что это значит? Он должен начать получать удовольствие от этого процесса. Он должен страстно это хотеть играть. Когда это появляется во взрослом или ребенке, ты понимаешь: «Да, это – актер!» Мне с детьми очень нравится работать. Если мешает что-то, то только их родители. У мальчика, который снимался в «Мелодии для шарманки», была, что называется, безумная мать. Он кашлянул, она: «Все! Съемка прекращается, у него пневмония, и мы уходим!». Она нас, конечно, мучила. С ними очень хорошо и легко работать, если они талантливые. А если не талантливые, ты их не снимаешь, и все.
– У вас в «Мелодии для шарманки» поет Земфира. Это ваш выбор?
– Я ее прослушала и поняла, что она мне созвучна. Я очень высоко ее ставлю. А сценарий написал Володя Зуев. Мы его с Сергеем Голубенко стали переделывать, дописывать, переписывать. Володя к нашему бесцеремонному вторжению в его дитя эмоции никак не проявил. Может, он очень злился, но так хотел, чтобы это произошло, что это не проявлял. Рената Литвинова называет бедных сценаристов людьми загробного мира. Они есть, и они первоисточник, но когда начинают делать кино, про них забывают и, когда они приходят на съемку, все недоумевают: «Что ты здесь делаешь? Тебе заплатили деньги за сценарий, пошел вон!» Такова ситуация. Для публики есть актеры. Для более продвинутой публики еще режиссер, который актера выводит на сцену. Ну, есть оператор, но это неинтересно, а что сценарист какой-то есть!?
– Вы очень разная в ваших фильмах. Вам так нравится?
– Когда я занимаюсь чем-то одним, мне потом хочется чего-то совершенно противоположного. Грубо говоря, после кислого хочется десерта. Я не люблю возражать талантливым людям. До определенной степени. Это убивает в них желание. Должно присутствовать желание, вожделение делать это. Все должны быть счастливы и довольны, делая то, что мы делаем. Когда я могу, я всегда иду навстречу. Я подкладываю человеку подушечку под локоточек. Мне кажется, что все должны быть увлечены и довольны.
– Какие вам вопросы нельзя задавать?
– «Про что ваш фильм одним словом?» Или: «Назовите десять режиссеров, которые вам нравятся». А почему десять, а не одиннадцать? Это не ко мне.
– Какие фильмы вам нравились в последнее время, которые вы видели?
– Мне многие нравились. Я довольно всеядна как зритель. Мне очень нравятся новые русские фильмы. Они очень конкретные и свежи своей конкретностью. Они не претендуют на эту возвышенную философскую манерочку отлетать вдаль и ввысь, которая свойственна очень немногим великим режиссерам. Сокурову, например. Они всегда побеждают этим моментом существования и копают в одну точку. Мне это очень нравится. Слежу за этим по мере возможности.
– Вы никогда не хотели снять Людмилу Гурченко?
– Я с Люсей Гурченко училась на одном курсе. Я ее просто обожаю, но я ее не снимаю. Это загадка моей жизни. Я ее один раз сняла в небольшой роли в фильме «Познавая белый свет» и больше никогда. Я не могу ответить на этот вопрос. Все мои ответы будут поверхностны. Они адресуются в какое-то очень глубокое подсознание. Может, она будет каким-то вставным номером? Нет, это все не так. Она все может. Может, я все про нее за время обучения уже узнала и мне больше неинтересно? Может, так? Я все время с большим интересом смотрю ее старые и новые работы. Мы же были бок о бок все время. Мы просто дружили. Хорошо, тесно дружили. По-студенчески так, дать кофточку поносить. У нас же курс был объединенный. У Сергея Аполлинариевича Герасимова, моего любимого и замечательного педагога, всегда были объединенные курсы – актерско-режиссерские. Мы всегда сидели рядом. Не знаю, как ответить на ваш вопрос. Он для меня, я бы сказала, момент травматический.
– Вы хотели снять фильм «Злая Фаина, добрая Фаина» по сценарию Ренаты Литвиновой, но не сняли. Почему?
– Этот фильм не состоялся, потому что мы поссорились с продюсером, который на тот момент приобрел этот сценарий. Он стал мужем Ренаты Литвиновой и начал неожиданно мне диктовать какие-то продюсерские поправки. Мне вообще продюсеры ничего не диктуют, а он счел возможным говорить: «Выбросите этот кусок» или «Что это за кадр?» Я удивилась. Некоторое время потерпела, а потом мы поссорились и расстались. С Ренатой Литвиновой мы не поссорились, хотя могли бы поссориться. Но, как это сказать, избегали взглядов друг друга. Она никак не реагировала на все это. И мы так расстались на некоторое время и долго не общались. Потом Рената пришла. Не могу сказать, что мы помирились, потому что мы и не ссорились. Но сценарий этот мне уже снимать не захотелось.
– А как отнесся Олег Павлович Табаков к тому, что ему в «Трех историях» пришлось играть не старика, а старушку?
– Вообще мне ни с одним актером, который у меня снимался, не было плохо. Преобладает счастье общения, хотя много чего бывает. Олег Павлович мне знаком еще с курсовой работы. Я снимала ее еще со своим первым мужем Муратовым. С тех пор я Олега запомнила. Молодой, щуплый, юркий, хрупкий, худенький, веселый и очень талантливый студент Школы-студии МХАТ, а мы – студенты ВГИКа. После этого мы не виделись тысячу лет. Два-три раза случайно пересекались по жизни. Мы на ты с тех пор друг друга называли, хотя я редко перехожу на ты. Я его встретила после. У него был инфаркт в какой-то момент. И он был очень болезненного вида. Серого цвета. Потом я пришла, не помню, наверное, смотреть его актеров. Спросила: «Что с тобой?» – «У меня был инфаркт». – «Как? Что? Почему?» – «Наверное, от тщеславия», – ответил он. Меня так поразила его формулировка, что я ее запомнила. Потом мы опять долго не виделись, и, когда мы снимали фильм «Три истории», возникла большая пауза в съемочном периоде. Кончились деньги, и мы остановились на целый год. Мы с ним случайно встретились на премии «Триумф». Он был искристым, жизнерадостным, обаятельным, произвел на меня такое сильное свежее впечатление. А в одной из новелл фильма «Три истории» девочка травит старушку. Я подумала: «Зачем мне эта старушка? Пускай будет Табаков!» Еще когда давала ему сценарий, там было написано: «Старушка». Он меня спросил: «А что, я женщину должен играть?» – «Да нет, Олег, это будет мужчина, мы просто не успели поправки внести». Потом он снялся в «Трех историях». Такого высокого класса актер, что я даже не могу о нем какое-то иметь суждение. Мне он дорог своей убедительностью вживания в роль. На площадке он сидел в кресле – у него по роли ноги отказали, и он в обеденный перерыв так и сидел, в гриме, в шлепанцах. Я хотела к нему подойти, что-то ему сказать, а потом подумала: «Да он же не поймет!» Я его восприняла в его образе, в котором он и сидел. Я забыла, что это Олег Табаков, который все поймет, что он актер. Настолько он был убедителен. У него есть виртуозное владение словом, быстрым, четким, внятным и в то же время с успеванием всех нюансов владения речью. Мне никогда ничего ему не нужно говорить. Но он – человек. Ему свойственна иногда робость. Скажем, он давно не озвучивал. Ему кажется, что он потерял навык. И он, заходя в тон-ателье, мне говорит: «Ну, ты уж не думаешь, что я такой мастер озвучания?» Просто ему в тот момент показалось, что он будет плохо озвучивать сам себя. Что он не попадет в губы. Есть в нем момент такой трогательной робости. Тоже симпатично, обаятельно. Интересно.
– Правда, что в фильме «Настройщик» Алла Демидова с Ренатой Литвиновой не ладили?
– Я хотела снимать Аллу Демидову. Она великая актриса. Она играет Медею, и тут вдруг роль обманутой старушки со странностями. Все-таки она согласилась. Рената Литвинова – она как раз обманывала старушку – где-то Аллу Демидову увидела и сказала ей: «Эта роль вам так подходит!» На что Демидова навсегда вычеркнула ее из возможных собеседниц. Я бы сказала, что возненавидела, но есть такая актерская ненависть, что ли: «Да как ты смеешь обо мне такое подумать!!!» И поэтому Демидова так хорошо играла взаимоотношения с Литвиновой. Она всегда очень естественно воспринимала и хорошо относилась, когда Литвинова уходила из кадра. Никогда не исключишь порывов, которые в нас сидят. А мне с ней было очень хорошо, потому что она высочайшего уровня профессионал. Она вообще своеобразный человек. У нее есть всякие мистические представления о своей жизни на земле.
– Почему вы не любите хеппи-энд?
– Я просто не вижу другого пути. Вообще мы все смертны. Какой уж тут хеппи-энд! Меня все время любили, особенно в советское время, спрашивать: «Ну почему вас так интересует смерть?» Да потому что мы смертны. Вот и все.
© 2004-2024, Kira-Muratova.narod.ru
При использовании материалов ссылка на сайт обязательна