Кира Муратова: Любовь одесситов к своему городу поверхностная - она ему ничего не дает
(Анна Карцовник, Одесса-медиа, 31 марта 2017 года)
Готовясь встретиться с легендарным одесским режиссером Кирой Муратовой для вручения диплома победительницы рейтинга «100 успешных женщин Одесского региона», мы понимали, какой подарок она сделала нам, согласившись на встречу. Кира Георгиевна давно не давала интервью и во время разговора призналась, что просто соскучилась, поэтому решила побеседовать с нами.
С первых минут стало понятно, что направление беседы будет задавать эта субтильная, хрупкая женщина с сумасшедшей энергетикой, слова которой хочется разбирать на цитаты. Она откровенно рассказала, почему отрицательно относится к наградам, что ее раздражает в одесситах и какое кино любит смотреть.
- Кира Георгиевна, Вы обладатель десятка наград и премий. Что они означают для Вас?
- Сейчас уже ничего. Это просто безделушки. Раньше было ложное представление, что все эти призы, побрякушки, могут облегчить мне дальнейшую работу в кино. Создать атмосферу, в которой мне будет легче получить идеологическое благословение или деньги на создание фильма.
Конечно, в момент получения награды, тебе приятно как ребенку на утреннике. Ты стоишь возле елки, тебе дают куклу, все очень радостно. Но есть в этом и неприятный аспект. Зачастую вручение наград происходит на фестивалях, когда все фильмы уже посмотрели и остается только один вопрос: «Кого же наградят?». Это вызывает в участниках дурацкое соревновательное состояние, довольно идиотичное. Оно оглупляет людей. Я, честно говоря, удивляюсь и этой награде, потому что в Одессе я вовсе не успешная.
- Почему Вы так считаете, ведь одесситы гордятся Вами?
- Да, но они любят меня за имя. Это особенно ярко ощущается, когда где-нибудь за границей я получила награду, потом возвращаюсь, и они меня встречают на улицах и говорят: «Вы такая молодец, такая талантливая, мы Вами так гордимся», я спрашиваю: «Какой из моих фильмов вы видели?», а в ответ тишина. Одесситам больше ничего не нужно – только, чтобы я приносила славу их городу. А все потому, что здесь очень мало синефилов – гурманов кино. Здесь любят преимущественно музыку и юмор.
Я рассуждала, почему именно такой выбор делают в этом городе, ведь нельзя сказать, что одесситы любят только попсу или какую-то легкую музыку, нет. Они любят очень серьезную, разнообразную, глубокую музыку. И поняла, что это происходит от того, что здесь много евреев. А их с детства родственники заставляли играть на скрипке, и они погружались в эту музыкальную сферу, начинали ее понимать и любить. А юмор - это форма защиты еврейского человека, самозащита такая. Юмор всегда дает запасной выход: «Я вот пошучу, и пошли вы все знаете куда». И получается, что серьезность в музыке их устраивает, юмор их устраивает, а кино это что-то другое совсем. Оно не представляет для них настоящего кайфа.
Одесситы очень любят свой город, даже преувеличено. Это раздражает, потому что их любовь в большинстве своем кукольная, словесная. Она идет от сердца, но она поверхностная, несущественная, она городу мало что дает кроме слов. Ничего вообще не дает кроме красивых слов. Уж лучше бы они этот город подметали сами, мыли тротуары, как в Германии, вот это я считаю любовью... А просто ходить и кричать везде: «Ах, Одесса! Жемчужина у моря! Одесса вся такая замечательная»», это не поступок, это просто слова.
Я могу смотреть кино, пока глаза не лопнут
- Каких актеров Вы любили снимать в своих фильмах?
- Разных. Таких, которые меня возбуждали, которые мне нравились, которых мне хотелось расковырять, рассмотреть. Тех, в ком было что-то такое особенное, неповторимое, интересное. Неповторимое ведь может быть в любом человеке, но обычно оно скрыто. Есть люди закрытые, но очень интересные и вот их не раскроешь никак. У меня были такие случаи, когда я хотела кого-то снять ужасно, безумно, это было как страсть. А этот человек не хотел. Я начинала его уговаривать, подсылать к нему кого-то, предлагать деньги, обещать что-то, а он ни в какую. И меня брала такая досада, такая обида за себя и за кино. В общем, это как в любви, когда ты любишь кого-то, а тебя не любят.
- Фильмы, каких режиссеров Вы любите больше всего?
- Я обожаю многих. Я так люблю кино, что это ни с чем не сравнимо. Я могу смотреть и смотреть, пока глаза не лопнут. Из русских режиссеров я больше всех люблю Сокурова и Германа. Но у Германа я люблю только картину «Мой друг Иван Лапшин». Этот фильм, казалось бы, про советскую власть, за советскую власть, а я не люблю советскую власть, но он сделан так бесподобно, потрясающе, что я его могу смотреть всегда и с любого места. Сокурова я не все фильмы люблю, но некоторые – очень, например, «Молох».
Из иностранных режиссеров сейчас люблю фильм австрийского режиссера Михаэля Ханеке «Любовь». Фильм, правда, мрачный, но такой возвышенно-философский и умный... Не такой знаете философский – заумный, специально претенциозный, а сделанный гениально просто.
Альмодовар мне раньше нравился, а потом как-то надоел, приелся. Бывают такие режиссеры, писатели, которым хочется сказать: «Это я уже знаю, давай что-то новое, дальше, глубже, выше, другое».
Моцарта и Бетховена тоже любит очень мало людей, но зато всегда
- В наши дни много говорят о том, что раньше снимали шедевры на века, а сейчас преимущественно создают кино на вечер. Вы согласны с этим утверждением?
- Нет, такое привычно для любого времени. Какие-то фильмы сейчас живут, а потом уходят, и забываются. И с писателями то же самое происходит. Ничего особенного тут нет. Так было всегда, просто людям так кажется.
Есть злободневные вещи, которые сейчас животрепещут, а завтра уже нет, и выражения забыты, и слова уже не те, и жаргон не тот, и мыли не те. Все меняется. В этом нет ничего особенного, это свойство человеческой натуры. Фильмов в прежние времена было столько ужасающих…, но были и хорошие. Вот вчера ночью я смотрела фильм своего учителя Сергея Герасимова. Он для меня, как Господь Бог. Я смотрела его фильм «Семеро смелых», который не видела со ВГИКа. Мне казалось тогда, что я его обожаю. А сейчас начала смотреть и думаю, что мне скучно как-то. Смотрю дальше и постепенно втягиваюсь, и чувствую, какая в нем есть невероятная простота и невинность, целомудренное, невинное состояние людей, снег вокруг, все такое чистое... И он мне так понравился постепенно - до слез, и я снова почувствовала то, что раньше к нему чувствовала, что он великий режиссер.
- Говорят, искусство, и в частности кино, помогает лучше понять себя. Вам оно в этом помогло?
- Да, мне помогало и помогает сейчас. Даже то, что отрицательно, несозвучно, оно меня куда-то толкает, я начинаю думать, анализировать. Я уже я не иду водку пить или кого-то ножом пырять, а занимаюсь самоанализом или просто анализом, чем-то увлекаюсь. Кино влияет на всех людей. Конечно, есть совсем непробиваемые, но таких мало.
- Некоторые говорят, что у Вас сложные фильмы, которые может понять не каждый. Как Вы сами считаете?
- Возможно так и есть. Хотя я стараюсь подавать все на блюдечке. Я не делаю специально сложно. Я вообще убеждена, что никто специально сложно не делает, потому что мы все хотим быть понятыми. Но надо признать, что не получается, чтобы было всем понятно, или чтобы всем нравилось. Но я всегда утешаю себя тем, что говорю сама себе: «Вот есть на свете Моцарт, Бетховен, их не любят все, их любит очень мало людей, но всегда. И я такая же». И мне становится хорошо.
- Вы никогда не хотели стать педагогом, учить людей делать хорошее кино?
- Нет, я не педагог. Для меня кино – это наркотик. Я хочу дозу и ради нее я сделаю все, что угодно, а просто так – да вы что. Эта профессия очень эгоистическая и хватающая, отовсюду хочется взять, а отдать – да зачем. Я педагог только во время режиссуры, тогда мне хочется человека раскрыть, научить, а просто так - нет. Мне в тяжелые годы предлагали – иди, работай, учи актерскому мастерству. Я начинала, но мне так скучно становилось. Я хочу научить и сразу увидеть это на пленке, и монтировать.
Вот Герасимов был великий педагог. Я даже вывела его формулу: он как режиссер мог пригласить на какую-то роль актера с оценкой 3, а не пригласить актера с оценкой 7. И этого актера довести своей работой до того же уровня 7, а с 7 довести до 9. Но расстояние от 3 до 7 больше, чем от 7 до 9. И ему доставляло такое блаженство, что он вырастил этот цветочек, и ему неважно было, что у него в фильме будет 7-бальный, а не 9-бальный актер. Он предпочитал видеть 7-бального, но сделанного им, а не 9-бального, но чужого.
Люди хотят быть хорошими, если можно...
- Вы не раз говорили, что Вы пацифист. Как переживаете то, что сейчас происходит в нашей стране?
- Как и все. Я такой же обычный человек. Смотрю телевизор, новости. Потом, в какой-то момент мне это все надоедает, я ухожу, а потом начинаю спрашивать: «Что там говорили?».
Да, я пацифист. Я не люблю, даже когда животных убивают, а людей – тем более. А когда люди убивают друг друга из-за территории – это просто нонсенс. Мне кажется это таким абсурдным, но это происходит и многие воспринимают это, как героизм. Но это никакой не героизм, это убийство. Для садистов приятное, потому что им дают возможность убивать, для других - принудительное, но на самом деле это ужас и это надо запретить. Но я не знаю как…
- Как относитесь к тому, что многие российские актеры подписывают списки в поддержку Владимира Путина?
- Я этого не понимаю, это, наверное, идиоты какие-то, может карьеристы. Некоторые из этих людей - понятные мне карьеристы. Я одного такого знаю, который у меня снимался. Это Олег Табаков, который так безумно любит свой театр, что ради него костьми ляжет. Он подлизывается к Путину, потому что тогда его театру становится лучше.
- Мы сейчас говорили о войне, о карьеризме. Как Вы считаете, люди в своем большинстве они хорошие или плохие?
- Люди вообще хотят быть хорошими. Если можно, то они хотят, а если нельзя, то нет. Они просто поддаются настроению сегодняшнего дня, пропаганде, конъюнктуре. Вот у меня была такая история с актрисой Наташей Лебле, которая снялась в «Перемене участи». Я очень давно хотела ее снимать, но мне все время не разрешали, снимали ее с кинопроб. Потом она вышла замуж за американского журналиста и уехала с ним на Филиппины.
Тут грянула перестройка, и я решила снимать «Перемену участи», и подумала – вот бы в главной роли снять Наташу Лебле. А про нее до перестройки редакторы Госкино и другие говорили: «Да что вы в ней нашли, уродина такая, и вообще она не годится». И тут я говорю, что хочу снимать Наташу и так боязливо смотрю, и думаю, что мне скажут. И они отвечают: «Пожалуйста», а я говорю: «Вы знаете, она на Филиппинах», а они: «Ничего, мы вызовем».
И вы представляете, они вызывают ее, оплачивают дорогу, разрешают ее снимать, она приезжает. Но, они все равно должны обсуждать ее на своих заседаниях. И вот те же самые люди говорят: «А где же она была до сих пор, такая красавица!» Вот что с этими людьми произошло? Думаете, они притворялись? Может кто-то и притворялся, но вообще они просто поддались общему течению и настроению сегодняшнего дня – то, что делает Муратова – это хорошо. Они так почувствовали и сказали, что она красавица. Это человеческое свойство. Многие люди считают себя хорошими, и даже в тех ситуациях, когда они делают нехорошие вещи, они думают: «Я-то хороший, вот если бы другие люди или обстоятельства мне позволили… я бы делал только хорошие вещи». Такова наша природа…
Мне не нравятся люди, которые говорят, что они не любят деньги
В продолжение нашего разговора предлагаем вам подборку интересных мыслей Киры Муратовой о доброте, о деньгах и о женской природе.
О перестройке. Я дитя перестройки. До перестройки я была ноль или даже минус, а после перестройки - раз и стала гениальной. Могла принести пустой лист бумаги, а мне говорили: «Снимайте хоть завтра». Вообще в первые годы после перестройки был рай, потому что государство еще давало деньги, но уже ничего не запрещало.
О деньгах. Деньги – это естественное свойство человеческой натуры. Мне не нравятся люди, которые говорят, что они не любят деньги. Как можно не любить деньги? Деньги это свобода, но тут вопрос – что ты любишь больше – деньги или свое кино, или искусство вообще. И можешь ли ты делать кино за деньги, то есть не то, которое ты хочешь. Я не могу, например. Если оно не совпадает с моим желанием, то мне так скучно становится, что я думаю: «Лучше я пойду в дворники, не надо мне этих денег». Но есть другие люди, я их называю - более спортивные. Они могут и снимать за деньги, и удовольствие от этого получать. Мое свойство не самое удачное, не самое практичное для обладателя.
Об Украине. Украина сейчас впала в какое-то несчастное состояние. Она, как всякий несчастный человек, который должен о себе плакать, о себе смеяться, о себе петь. Он все время должен себя хвалить иначе чувствует, что его обидят, потому что уже обидели и будут дальше обижать. Украина в данный момент обиженная страна, очень обиженная и она сама себя жалеет. К тому же она очень лиричная, всегда была такой. Она нежная вообще и нежная сама к себе. Нежная прямо до остервенения. Украина, как маленькие собачки, которые огрызаются на все: «Я сильнее, я лучше, я замечательная».
О стиле. Не люблю слово «стильный». Я люблю слово «элегантный». Это слово стало употребляться в неправильном значении. Что значит стильный? - Одетый стильно. А в каком стиле стильно? Сейчас все называют стильным, что куплено в дорогих магазинах. А что за стиль спрашиваю я, а мне говорят – ну стильно, что ты не понимаешь.
О характере. Я оптимист по рождению, по своей природе, по характеру, но по уму я пессимист, я не верю в прогресс, я не верю, что станет лучше, вообще не верю. Даже если будет лучше на какое-то время, то потом будет хуже.
Об эстетизме. Эстетизм достаточно жестокий, потому что он холоден. Эстет холоден, потому что он любит форму. Форма его увлекает настолько, что она может быть даже в жестокости, в уродстве, в чем-то отвратительном.
О доброте и сентиментальности. Многие люди, которые как бы добрые, на самом деле скорее сентиментальные. Сентиментальность - это не совсем доброта, это самолюбование отчасти. Вот какой я добрый! Я добрый ко всем: я люблю этот цветочек, я люблю этого человечка хромого и эту собачку, я всех люблю и я замечательное существо.
О любви к людям. Я жалею людей, а люблю - это очень сильное слово. Кого-то люблю, кого-то не люблю, кого-то совсем не люблю. Других большей частью жалею.
О толерантности. Мне нравится толерантность. Потому что она укрощает. Когда люди живут и воспитываются в такой атмосфере, они становятся добрее. Вообще атмосфера, которая царит вокруг и окружает тебя, она тебя меняет и приучает к чему-то хорошему или плохому. Толерантность приучает к хорошему. Она бывает, конечно, смешной иногда, но как все что заходит за всякие рамки и становится смехотворным и дурацким. Но это лучше чем наоборот. Толерантность мне нравится, потому что это хорошо для многих.
О черно-белом кино. Я предпочитаю снимать черно-белое кино, но долгое время это делать было трудно по техническим причинам. В основном потому, что очень долго проявляли. В какой-то момент исчезла лаборатория в Одессе, и нужно было посылать материал проявлять в Москву. А все тогда снимали цветное кино, это было модно. Поэтому машины в лаборатории были настроены на цвет. И вот приходит твой черно-белый материал, и они ждут, когда придет еще и еще, чтобы собралось много, чтобы перестроить машины и все эти материалы проявить и отпечатать. А это была очень долго, материал присылали черти когда, а тебе хотелось поскорее посмотреть материал и что-то начать исправлять и переделывать.
О театре. В театре я никогда не могла бы работать. Там такая вражда внутри труппы... Редко бывают театры, где ее нет. И вообще мне это противно - все время видеть одни и те же рожи. Они все хотят только роли друг у друга вырвать. А я на самом деле хочу загнать всех в пленку и до свиданья, я больше с вами незнакома.
О женской природе. Наверное, у меня плохая женская природа. Судя по моей жизни, она очень плохая, мне так кажется. И я от себя отрекаюсь. Я неправильно жила. Ведь внутри нас все так сплетено. Ты думаешь: вот тут я неправильно поступила. А потом думаешь: если бы я иначе поступила - было бы что-то другое.
О кино. Кино очень живое, оно живейшее из искусств. Ты вчера выбрал место и хочешь его снимать. Пришел на съемку, собралась вся группа, а там выкопали яму. Сначала ты в ужасе, потом у тебя начинает что-то судорожно вертеться в мозгу, и ты думаешь: а это хорошо. И придумываешь что-то совсем другое, новое, которое к этой яме подходит. Это означает что кино очень живое, не только потому, что там живые люди в кадре, а потому что оно все колышется и движется живыми людьми.
Например, была у меня утверждена Наташа Бузько на роль главной героини в фильме «Астенический синдром». Вдруг приходит некая авантюристка Захурдаева - юное создание, откуда-то приехало, из Казани и говорит: «Я приехала из Казани, и хочу у вас сниматься». И вдруг я смотрю, она мне нравится. И говорю: «Ну почитайте, у меня вообще утверждены все, так что это просто так, для нас занятие». Она читает и мне вдруг так нравится, как она это делает, что я думаю: «И Наташа мне нравится, и Захурдаева мне нравится». Это самое ужасное состояние, когда тебе нравится два человека на одну и ту же роль. И ты не можешь решить, что делать. Просыпаешься ночью и думаешь – ну кто же. Потом начинаются всякие брожения в голове, и у нас становится две героини вместо одной. Вот такое живое бывает кино.
Фото: Борис Бухман
© 2004-2024, Kira-Muratova.narod.ru
При использовании материалов ссылка на сайт обязательна